Сводки с полей. Как-то на удивление легко вчитался в следующий роман Джина Вулфа. Хорошо бы и перевод поскорее пошел. Обо что (ну, аннотация, конечно, для тех, кто в теме):
Последний, заключительный том «Книги Нового Солнца».
Некогда – подмастерье Гильдии Палачей, а ныне – Автарх всея Урд, Севериан отправляется на Корабле Цадкиила в путешествие за пределы пространства и времени, дабы над его умирающей планетой воссияло Новое Солнце.
В этом непростом, многослойном повествовании о бесконечных исканиях своего героя Вулф демонстрирует высочайшее мастерство стилиста и творца сюжетов.
А начинается роман — пятый, напоминаю, из объемистого четырехтомника — так:
Итак, забросив в волны времени одну рукопись, я ныне сажусь за новую. Глупо, конечно же, однако я вовсе не столь глуп – и впредь, надеюсь, не выживу из ума настолько – чтоб тешиться мыслями, будто все это когда-либо отыщет читателя, хотя бы в лице меня самого. Позвольте же, пусть этой рукописи никто никогда не прочтет, объяснить, кто я таков и что сделал для Урд.
Настоящее имя мое – Севериан. Друзья, коих у меня никогда не имелось помногу, звали меня Северианом Хромцом. Солдаты, служившие под моим командованием в великом множестве, коего, однако никогда не бывало довольно – Северианом Великим. Враги, плодившиеся как мухи, подобно мухам, порождаемым трупами, ковром устилавшими поля наших битв – Северианом Казнителем. Я был последним Автархом Содружества – а значит, единственным законным правителем сего мира в те времена, когда он носил имя Урд.
Однако сколь же привязчиво, заразно писательское ремесло! Несколько лет назад (если время до сих пор хоть что-нибудь значит), я писал в каюте на борту корабля Цадкиила, воссоздавая по памяти книгу, написанную мной в клеристории Обители Абсолюта. Сидел и скрипел, скрипел пером, точно какой-нибудь писарь, вновь переписывая текст, который без труда мог вспомнить от слова до слова, когда того пожелаю, и чувствуя, что совершаю последнее что-либо значащее – или, скорее, абсолютно бессмысленное – деяние в жизни.
Так я писал, а затем засыпал, а, пробуждаясь, садился за рукопись снова и вновь отправлял перо в полет, от края к краю страницы, пока не выплеснул на бумагу, как вошел в башню бедной Валерии и как, услышав стоязыкие голоса ее изъеденных временем стен, почувствовав тяжесть павшего на плечи бремени зрелости, понял: молодость в прошлом. По-моему, с тех пор прошло десять лет. Десять лет миновало с тех пор, когда я писал об этом в стенах Обители Абсолюта. Возможно, сейчас сей срок составляет уже столетие, а то и более – как знать?
